дни жизни твоей"", или своим солдатам: "Я искренне молю, чтобы милосердный Бог даровал вам Свое благословение и защиту", - это не просто фразы. Они означают именно то, что написал Ли. Хотя форма его религиозного поведения менялась по мере взросления, она оставалась неизменной на протяжении всей его жизни. *.
Из-за этого Ли часто обвиняют в "фатализме", но это подразумевает некий недостаток контроля над событиями, отсутствие усилий или, по крайней мере, безразличие к исходу событий, а такие взгляды были совершенно чужды характеру Ли. Он не был ни пассивным, ни покорным - во всем, большом и малом, он требовал от себя максимальных усилий и внимания к деталям, но по мере взросления он все больше и больше убеждался, что окончательным арбитром во всех делах является Господь, и это убеждение, как бессознательная литания, проходит через все его письма и даже через разговоры на поле боя с генералами.
В детстве и на протяжении всей своей взрослой жизни он был набожным епископалом - епископальная церковь была "признанной" церковью Вирджинии - и всегда пунктуально посещал службы; но время его жизни почти полностью совпало с движением христианского возрождения, которое началось около 1800 года и достигло пика около 1870 года, года его смерти. Центральное место в этом быстро распространяющемся движении занимали личные отношения человека с Богом и его готовность к "рождению свыше". Сам Ли медленными и болезненными шагами продвигался к той форме, которую мы сегодня назвали бы фундаментальным христианством, хотя и оставался в рамках Епископальной церкви, которая переживала свою собственную революцию.
На него повлияли молитвы и увещевания его жены и ее матери, Мэри Фицхью Кьюстис, обе они были страстными приверженцами евангельского христианства: Арлингтон был домом, в котором "молитвы произносились утром и вечером", а религия была постоянной темой для обсуждения между матерью и дочерью, несмотря на старомодный деизм и мирскую сущность Джорджа Вашингтона Кьюстиса, любителя удовольствий и самовлюбленного деятеля прямо из XVIII века, для которого благочестие никогда не было главным интересом, но который знал, что лучше не вмешиваться в религиозный энтузиазм жены и дочери и не подвергать его сомнению, пока его оставляли в покое, чтобы он следовал своим собственным занятиям и интересам без критики и вмешательства. Как ни восхищался Ли своим тестем - отнюдь не все разделяли это чувство - и как ни ценил связь с Джорджем Вашингтоном, которую представлял мистер Кьюстис, на него гораздо сильнее влияли теща и, конечно, жена, для которых спасение души Ли путем обращения в евангелическую веру было первоочередной задачей (от мистера Кьюстиса они, очевидно, отказались).
Ли был сложной личностью: он стремился избежать слишком публичных ошибок своего отца, но при этом стремился сравняться с военными подвигами Светлой Лошади Гарри Ли. Выходец из семьи, в которой не было недостатка в скандалах, он установил для себя необычайно высокие стандарты поведения и почти всегда их соблюдал или превосходил. Перфекционист, одержимый долгом и ценностью послушания, он мог бы быть мрачной фигурой, если бы не тот факт, что у него была и другая сторона, обаятельная, веселая и флиртующая. Любитель животных, одаренный акварелист, талантливый картограф - топографические карты, которые он рисовал для инженерных войск, являются произведениями искусства, как и мультфильмы, которые он рисовал для своих детей в Мексике. Отец, который обожал, когда его дети ложились с ним в постель по утрам, рассказывали им сказки или щекотали ему ноги; обожающий муж; преданный друг - все это грани одного и того же человека. Он был продуктом рационалистического образования и в то же время романтиком, искавшим духовный ответ на жизненные проблемы, - человеком противоречий, чьи естественные хорошие манеры и учтивость скрывали его пожизненные душевные искания.
Устойчивый статус Ли как благородной, трагической фигуры, чья осанка и достоинство придавали благородство делу, за которое он боролся, и до сих пор придают его в сознании многих людей, иногда мешает нам оценить степень, до которой Ли наслаждался жизнью, или понять ту искреннюю радость, которая сопровождала его окончательное, искреннее принятие евангельских убеждений его жены и тещи. В самом реальном смысле он принял Господа, и это принятие руководило его действиями в последующие годы. Он всегда стремился выполнять свой долг, наставлять других на то же самое и смиренно подчиняться Божьей воле.
Вряд ли можно найти две более трудно совместимые вещи, чем глубокая христианская вера и искусный полководец. Еще сложнее совместить роль героического лидера с глубоким смирением, но Ли это удалось. Человеку, командующему в бою 100 000 солдат, действительно трудно быть скромным. Сплоченные, послушные, восхищенные ряды, развевающиеся на ветру боевые флаги, осознание того, что большинство, если не все эти люди готовы, даже жаждут, выполнять твои приказы до самой смерти, - все это порождало тщеславие, высокомерие, гордость и гордыню у великих полководцев на протяжении всей истории, но Ли полностью исключил подобные чувства. И в победе, и в поражении он сохранял самообладание, достоинство, самоконтроль, скромность и молитвенную надежду на то, что исполняет волю Божью. На протяжении всей Гражданской войны у него не было даже убеждения, что рабство и отделение обязательно стоят того, чтобы за них бороться. Перефразируя Гранта, можно сказать, что никто и никогда не сражался "так долго и так доблестно... за дело" * , как Ли, и за дело, в которое он не верил до конца. В этом смысле он действительно был мучеником за свое дело. Ли не только безропотно нес это бремя; всю жизнь он изо всех сил старался напомнить себе о собственных несовершенствах и недостатках - ему не нужен был бы раб, чьей задачей было стоять рядом с победоносным римским полководцем на его колеснице и шептать ему на ухо во время триумфа: Sic transit gloria mundi.
Забота Ли о том, чтобы вести себя по-джентльменски со всеми, независимо от ранга, его нелюбовь к открытым столкновениям и инстинктивный такт, который никогда не покидал его даже в кризисные моменты, сделали его почти всеобщим почитателем, но не всегда эффективным командиром. Лучше всего он работал с теми, кто мог догадаться, чего он от них хочет, без подсказки, и для кого даже малейшее недовольство или слабый румянец на щеках Ли, свидетельствующий о том, что он подавляет свой гнев, мгновенно воспринимались как упрек. Он умел быть жестким - когда нахальный молодой командир кавалерии Союза Джордж А. Кастер предложил казнить пленных конфедератов, Ли просто приказал, чтобы за каждого казненного конфедерата вешали союзного пленного. † Он также без колебаний казнил своих солдат за
